Геннадий Башунов - Героический режим. Не для героев [СИ]

— Какая красота, — восторженно прошептала Топлюша, принимая подарок. — Это потому что я теперь тебе нравлюсь? Давай я пока сниму своё, а твоё потом надену?

«Я нормальный, — шептал я про себя. — НОРР-РМАЛЬНЫЙ!».

— Нет, это потому что мы теперь друзья. И потому что твоё платье совсем порвалось. — «Я порвал, когда мы пытались прикончить друг друга. И за глаз тоже можешь сказать спасибо. И за шрамы на брюхе. Но! Ничего страшного. Так бывает. Наверное».

Я отвернулся, когда утопленница приняла подарок и буквально за секунду сорвала с себя свои лохмотья.

— Ты можешь посмотреть.

— Друзья так себя не ведут.

— А мы друзья?

— Н… наверное. Теперь друзья. Ты же не хочешь меня убить?

— Нет. А ты меня?

— И я не хочу тебя убивать. И не захочу, если ты сейчас же не оденешься. Хорошо?

— Хорошо.

Тем не менее, одевалась Топлюша долго, всё время стараясь попасться мне на глаза. Я отворачивался.

Как будто это что-то плохое.

Наконец, утопленница оделась и, тяжело вздохнув, села рядом, положив мне голову на плечо. Я постарался отодвинуться, но мне в предплечье вцепилась узкая ладошка. Хватка была стальной.

— Друзья могут так сидеть, — угрожающе прошептала мне на ухо Топлюша.

— Конечно-конечно.

— Что будем делать? — теперь уже ласковым тоном спросила моя собеседница.

— Поболтаем?

— Ну, это скучно. Давай в ладушки на раздевание?

— На тебе всего одно платье.

— Ну, так это же хорошо! Ты же должен стремиться выиграть.

— Может, просто в ладушки?

— Ну-у… ладно, давай.

Мы сели играть в ладушки. Было темновато, и я частенько проигрывал. Да и, судя по всему, у Топлюши был большой опыт игры. Кто его, интересно, запрограммировал. Как-то, когда я промахнулся, она с такой силой зарядила мне в грудь, что я свалился с бревна.

— Пожалуй, хватит, — просипел я, поднимаясь.

— Ты плохо играешь, — надула губки Топлюша. — Давай лучше разговаривать. У тебя была возлюбленная?

— Да, парочку раз.

— Парочку? Это же бывает только один раз в жизни!

— Ну, у тебя же был до этого парень.

— Так в жизни-то один раз! Я же уже давно умерла.

— А, вот оно что.

— Ага. Ну, расскажи, про самую твою любимую.

Я сумрачно уставился на носки своих сапог. Про Таню я не вспоминал уже пару неделю, как-то всё времени не было. Винить её в том, что я оказался здесь, конечно же, я и не собирался. Но горький осадок, оставшийся после разрыва, кажется, преследовал меня все эти две недели.

Возможно, поэтому я и не дал шанс Юле стать чем-то большим, чем просто любовницей. Хотя, это и к лучшему. Звучит цинично в отношении мёртвой девушки? Возможно. Но к смерти я в последнее время привык больше, чем к чему-либо другому.

Вот так мои мысли прыгали от любви к смерти, и я тихо принялся рассказывать про Таню. Выложил всё, как на духу. Самые романтические моменты, наиболее серьёзные ссоры. То, что накипело за все четыре года жизни, обиды, подозрения, усталость. Скорее всего, всё это было чушью, и звучало, как чушь. По крайней мере, здесь, в месте, где смерть не что-то далёкое или, наоборот, близкое, но совершенно неожиданное, а наоборот — ожидаемое, осязаемое.

Да, кажется, я зациклился. Но разве человек не должен думать о том, что его беспокоит больше всего?

Кому я это рассказывал? Мобу, когда-то стремившемуся меня убить? Или несчастной девушки, которую обрекли на вечную не-жизнь только из-за того, что она полюбила не того? Не знаю. Не хочу разбираться. Хотя, скорее всего, разбираться и не в чем. Я сижу здесь, а не в деревне.

— Она была красивая? — спросила Топлюша, когда я закончил.

— Да.

— Как я?

Я покосился на её изувеченный глаз.

— Наверное. — Топлюша надула губки. — Наверное, нет, ты красивей.

Лучезарная улыбка в ответ. Я вздрогнул. Желание поцеловать её было столь сильным, что я с трудом его поборол. Я… я, кажется, чуть не поддался инстинктам. Она сидит рядом, прижимаясь к моей правой руке грудью, её голова лежит на моём плече, и я почти уже убедил себя в том, что она не просто непись. Она была как человек. Пусть её кожа слишком холодная, а хватка способна раздробить кости…

Нет, лучше с этим завязывать.

Я осторожно высвободил свою руку и слегка отстранился. Надо было идти спать. Наверное, я слишком устал. Да и время уже позднее.

Топлюша недоумённо посмотрела меня, села прямо и, сложив руки на бёдра, сказала:

— У меня к тебе большая просьба.

— Давай, — кивнул я.

— Я могу доверить это только тебе! — строго произнесла утопленница.

— Ну, говори.

— Разрежь мне веки, кажется, у меня уже вырос новый глаз.

— Совсем, как человек, — прошептал я тихо.

— Что?

— Ничего. Кхм… Я не уверен, что справлюсь.

— Это можешь сделать только ты. Разве ты не хочешь, чтобы твоя подруга стала красивей?

— Хочу, но…

Но её голова уже лежала на моих коленях.

— Смотри, не проткни глаз!

— Хорошо, — обречённо сказал я, вытаскивая тесак. Отличный хирургический инструмент. Если использовать карательную хирургию. И как прикажете резать ей веко?

— Ты по линии ресниц режь.

Да, по линии ресниц. Кашлянув, я растянул утопленнице кожу на глазу и осторожно провёл острием веку. Выступила белая «кровь».

— Молодец. А теперь чуть глубже.

Руки тряслись, но я повторил процедуру. Кожа посередине и ближе к левому углу глаза расползлась, я скорее разрывал, чем разрезал кожу, и на меня, наконец, глянул чёрный в темноте глаз. Зрелище было зубодробильное.

— Спасибо! — обрадованно сказала Топлюша, садясь. Коротким движением пальцев она разорвала веки. — Через пару дней вырастут новые ресницы, — произнесла она. — Тогда я стану такая же красивая, как раньше. Как мне тебя отблагодарить?

Её рука легла мне на бедро.

— Можно просто сказать «спасибо».

— Ну-у… ладно, спасибо.

Я вогнал клинок в ножны, и Топлюша снова прислонилась к моему плечу.

— Послушай, возлюбленный друг.

— М?

— А как тебя зовут?

Действительно.

— Алексей. Можно просто Лёша.

— Ой, Лёша! Почти как Топлюша! Но своего настоящего имени я уже давно не помню.

— Почти, — кивнул я, кашлянув. — Мне жаль. Что не помнишь.

— Плевать. А как мы назовём?.. Ой, нет, об этом ещё рано. Или уже нет?

— Лучше вообще об этом не надо. Мы же друзья.

— Ну, не навсегда… — Её коготок защекотал мою шею.

Я резко встал.

— Я, пожалуй, домой… То есть в деревню. Пора спать.

— Ну… Ладно. Поцелуешь меня на прощание? Лёша? Лёша? Что с тобой?